Вечная новизна Откровения
О стилистических поисках современных иконописцев
В социокультурном пространстве России церковная культура занимает сегодня значительное место. За прошедшие двадцать лет Русская Православная Церковь смогла не только возродить свои традиции, но и адаптироваться к новой общественной жизни занять За это время церковное искусство также прошло большой путь — от робких попыток восстановить связь с прерванными традициями до создания масштабного рынка художественной продукции. Конечно, этот процесс далеко неоднозначен, но в нем есть немало интересных тенденций и направлений.
Первым и наиболее положительным фактором следует назвать то, что большинство иконописцев сознают необходимость канонического строя иконописи, многие задумываются о духовной и богословской глубине образов, есть сегодня и серьезные теоретики и богословы, всерьез занимающиеся вопросами современного церковного искусства.
В 1980-90-е гг., когда процесс возрождения церковной культуры только начинался, иконописание шло в основном по пути копирования древних образцов, и основной своей задачей иконописцы видели лишь подражание прошлому, то сегодня многие пытаются творчески осмыслять канон, ищут новые стилистические решения. С началом нового тысячелетия ясно стало, что на первый план в современной иконописи выходит задача обретение нынешними иконописцами собственного языка. И этот процесс обретения языка происходит сегодня мучительно и даже болезненно. Его мучительность объясняется не только муками творчества, что свойственно обычно художникам, но и спецификой самого иконописного языка, который имеет глубокие духовные корни и сложную символико-художественную систему. Этот язык еще не для всех иконописцев стал собственным. А, как известно, говорить на чужом языке трудно. Человек, не владеющий языком свободно, не может адекватно выразить свои мысли и чувства. И это проявляется это не только в художественном несовершенстве произведений, но и в богословских ошибках, граничащих с ересью.
Еще не так давно считалось, что иконописцу не обязательно художественное образование, что достаточно научиться раскрывать краской прориси, а для этого нужно освоить лишь несколько иконописных приемов: охрение, плави, пробела и проч. Словом, работа иконописца считалась благочестивым ремеслом, и не художественным творчеством. Но сегодня в России есть немало художественных школ, в которых происходит серьезная подготовка иконописцев.
Это, прежде всего, Иконописная школа при Московской Духовной Академии, считающаяся ведущим учебным заведением по подготовке иконописцев. Эта школа выросла из иконописного кружка, который еще в 1958 г. организовала при Московской Духовной семинарии Мария Николаевна Соколова (монахиня Иулиания). Она переняла эстафету от дореволюционных мастеров, училась у иконописца и реставратора В. О. Кирикова, стоявшего у истоков открытия иконы начала века. Мария Николаевна, будучи приверженной каноническому иконопианию, писала в традициях московской школы кон.XV – нач. XVI вв., и в этом же духе смогла воспитать и своих учеников. Большинство выпускников Лаврской школы также работает в древнерусском стиле, считая этот стиль эталоном для современного иконописания. Правда, есть исключения, например окончившие школу при МДА Александр Солдатов (ныне он преподаватель этой школы) и Самсон Марзоев сформировали свой собственный стиль, в котором сильно влияние Византии.
Древнерусский стиль лежит в основе обучения иконописи и в Свято-Тихоновском институте, у истоков которого стояла Ирина Васильевна Ватагина, ученица матушки Иулиании.
В этом же стиле работают многие мастера и артели, прямо не связанные со школой Марии Николаевны Соколовой и названными учебными заведениями.
Древнерусский стиль — понятие, как мы знаем, широкое, в Древней Руси были разные периоды и разные школы, которые радикально отличались друг от друга. И древнерусская традиция настолько широка, что иконописцы не всегда справляются с этим. Некоторые мастера стремятся точно следовать той или иной школе, например, Новгородской XV века или Московской XVI вв. Другие стараются выработать что-то вроде усредненного варианта, третьи соединяют в одном произведении разновременные элементы. Но разновременные элементы, не всегда хорошо согласуются друг с другом, и когда в одном иконостасе рядом стоят иконы, написанные с разновременных образцов, это не способствует гармонии целого. Для храмовых росписей также весьма характерно соединение разностилевых элементов, отчего убранство храма производит впечатление лоскутного одеяла. Такое впечатление производит недавно выполненная роспись нижней Преображенской церкви храма Христа Спасителя в Москве, где в одном пространстве представлен широкий диапазон вариантов древнерусского стиля от XIV до XVII в.: три придела, нартекс и галереи расписывали четыре бригады, и каждая работала в своей стилистике. Хотя здесь работали бригады по руководством ведущих мастеров: Е. Максимова, Н. Нужного, В. Ананьева, В. Демидова.
Тем не менее древнерусский стиль, или точнее определить его как стилевое направление, сегодня наиболее распространенное. Ведущими современными школами являются Московская и Петербургская (хотя слово «школа» употреблено здесь весьма условно). Для питерских иконописцев характерно гладкое письмо, в котором ощущается академическая выучка. Наиболее известные и интересные мастера — Александр Стальнов, Христина Прохова, Георгий Гашев, Валентина Жданова, занимающиеся иконописанием уже более двадцати лет. У каждый из них есть свое собственное лицо, но авторское начало порой приносится ими в жертву стремлению в точности повторить исходный образец.
Напротив, москвичи, следуя в том же, древнерусском стилистическом русле, стремятся к максимальной живописности. Наиболее яркий пример — Александр Соколов. Он был одним из тех, кто еще в 80-е гг. стоял у истоков иконописной возрождения. Соколов, известный сегодня как автор икона «Неупиваемая чаша», прославившейся как чудотворная, сумел создать свой собственный, авторский стиль и уйти от подражательности и стилизации. Следуя древнерусской традиции, он свободно говорит на языке иконописи, хотя и в его произведениях мы четко можем видеть те образцы, на которые он ориентируется.
На основе древнерусской стилистики работают московские мастерские Павла Бусалаева, преп. Алипия Печерского, «Русская икона», «Собор» и др., хотя каждая из них по-своему использует древнерусский иконописный арсенал.
Другое стилистическое направление, условно именуемое византийским, принято связывать с именем архим. Зинона (Теодора). Он стоял у истоков возрождения иконописи.[1] И на его примере хорошо видно, как эволюционировала современная иконописная традиция.
Архим. Зинон начал писать иконы в 1970-х гг., в 1976 г. принял монашеский постриг в Псково-Печерском монастыре, в 1979 г. был приглашен работать в Троице-Сергиеву лавру, в 1984-1985 гг. работал в Даниловом монастыре в Москве. Иконостасы Данилова и Печер о. Зинон писал, ориентируясь на древнерусские образцы XV-XVI вв., как тогда писали многие. Но уже в конце 1980-х в его работах появляется влияние искусства Синая и домонгольской русской традиции, в которой было немало от Византии. Так написан иконостас Серафимовского придела Троицкого собора в Пскове.
Идя вглубь традиции, о. Зинон обратился к Византии классического периода XII-XIII вв. В книге «Беседы иконописца» он объясняет это так: «Если сами древнерусские мастера учились у греков, то и нам, потерявшим преемственность, следует учиться заново у византийских мастеров». Следующим шагом было исследование раннехристианского искусства, периода становления канона, и многие работы конца 1990-х несут отпечаток образов Равенны и Рима. Иконостас в Мирожском монастыре, интерьер храма в Гверстони. В нач. 2000-х он вновь возвращается к классической Византии и на ее основе вырабатывает свой собственный стиль, который ярко выражен в иконостасе в храме Тульской области (2000), в храме Сергия Радонежского поселка Семхоз (2004), росписях Никольского собора в Вене (2008), Симона Петра на Афоне (2009), в убранстве храма Спаса Нерукотворного в Усово (2010).
Но при всех стилистических исканиях авторская манера архим. Зинона узнаваема, создаваемый им образ целен и строг, даже аскетичен, но при этом отвечает духовным задачам сегодняшнего дня.
В византийском направлении работают не только ученики и последователи о. Зинона, например, Александр Чашкин и Евгений, Малягин (Москва), Тамара Яковлева (Владимир), но и иконописцы, никак с ним не связанные: Александр Лавданский и Андрей Бубнов-Петросян (Москва), Николай и Наталья Богдановы (Санкт-Петербург), сестры Ново-Тихвинского монастыря (Екатеринбург).
Название этого направления весьма условно, в нем также существует множество стилистических модуляций, его отличает большое разнообразие индивидуальностей, на мой взгляд, большее, чем в древнерусском направлении, в котором чаще встречается установка на унификацию.
Движение вглубь традиции, начатое архим. Зноном, сегодня продолжается. Так, некоторые иконописцы в последнее время стали проявлять интерес к раннехристианскому искусству. Среди них молодые иконописцы Александр Черный и Федор Стрельцов (Москва), в этом стиле они расписали храм в Ахтырке.
Среди современных мастеров есть и такие, кто занимается разработкой глубинных пластов традиции, уходящих от классики в сторону синайской, сирийской, грузинской традиции. Одна из ярких фигур — свящ. Андрей Давыдов, ныне живущий в Суздале, возрождающий раннехристианскую технику энкаустики. В своей стилистике он тяготеет к ранним стилям явно восточной ориентации. А вот московскому художнику Алексею Лукашину (Москва) ближе романская и готическая стилистика.
Расширение представлений о традиции, которое происходит в иконописной среде постоянно, начиная с 1990-х гг., породило не только поиски в сторону древности, но и в сторону более поздних пластов, в том числе, барокко, классицизма, модерна и других стилей Синодального периода. Сегодня в этих направлениях работает и отдельные мастера, и целые мастерские и артели. Здесь встречаются иконописцы очень мастеровитые и даже искусные, но, как мне кажется, у некоторых увлечение натурализмом и декоративностью входит в противоречие с духовными задачами образа, а порой, что греха таить, граничит и с безвкусицей. Сама стилистика Синодального периода такова, в ней есть противоречие между формой и содержанием. Но как ни странно, таким мастерам легче найти заказчика, чем тем, кто выбрал, например, византийский и древнерусский стиль, часто непонятный современному зрителю вследствие своего аскетизма и лаконизма.
Например, иконописцы Ярославля и Рыбинска развивают традиции поволжской школы XVII в. с ее барочными элементами, иконописцы Палеха и Мстеры стремятся развивать дореволюционные традиции этих школ, прославившихся тонкостью многодельного декоративного письма. Расширяется круг иконописцев, работающих в академической манере XIX в., есть и те, кто стилизуется под модерн.
Немалое число иконописцев сегодня готовы писать в любом стиле, в зависимости от требований заказа. Такой полистилистический (а на самом деле коммерческий) подход весьма распространен, и он отвечает на запрос общества и формирует иконописный рынок. И хотя такая продукция мало имеет отношение к художественному творчеству, она сказывается на развитии иконописной традиции, и сказывается отрицательно.
Иконописание — дело ответственное, и здесь важно точно чувствовать меру, которую как раз и определяет не стиль, а канон. Стили в времени менялись, а канон всегда оставался незыблемым, потому что средства выражения могут быть подвержены влиянию вкусов и представлений времени, а содержание иконы должно отражать вечные ценности и быть связано с верой Церкви. Однако немало иконописцев, ищущих новые пути в иконописании, пренебрегают каноном или не понимаю его, и нередко отрываются от традиции и теряют смысл иконного образа. И одни уходят в живописные фантазии (яркий пример — иконы Юрия Кузнецова из Коврова), а другие — в богословские, иначе говоря, в ереси (школа Просопон, руководитель Владислав Андреев[2]).
Есть мастера, творчество которых в меньшей степени связанно с историческими стилями, они как бы импровизируют в широком стилистическом поле, при этом остаются в рамках канона. Мастера эти весьма разные, их невозможно объединить в какое-то единое направление, но их роднит то, что они пытаются найти альтернативу копийному подходу в иконописи, уйти от вторичности, найти свой собственный (авторский) стиль. В качестве положительного примера приведу московских иконописцев Анатолия Этенейера, Ирину Зарон, а также петербургских: Илью Кручинина Филипп Давыдов и Ольга Шаламова.
Многих пугает сегодняшнее разнообразие стилей, манер, направлений, и часто приходиться слышать вопросы: в каком стиле должен писать сегодня иконописец? Какой стиль можно назвать каноничным? Но такая постановка вопроса неправомерна: стиль невозможно канонизировать, он рождается изнутри творческого процесса и складывается как тот язык, на котором иконописец выражает сегодня вечный смысл образа. Стоглавый собор утвердил искусство Андрея Рублева как образец для последующих иконописцев. Но это не значит, что теперь до конца времен все иконописцы будут писать как Рублев. Да это и невозможно. Стиль Рублева — индивидуален, он даже значительно отличался от стиля, принятого в его эпоху. И сложился он потому, что Андрей Рублев так выразил свою веру, свое монашеское созерцание Бога и свое богомыслие. Современный иконописец, глядя на иконы Рублева, должен, не подражать ему, а учиться той же глубине созерцанию и богомыслию.
Представленная мною картина современного российского иконописания, конечно, далека от полноты. Но все же некоторые тенденции достаточно очевидны. Сегодня иконописная традиция в становлении, в поисках нового стиля, и заранее невозможно сказать, какой стиль будет адекватным выражением вечного Откровения для нашего времени, выражением веры ныне живущих людей. Но уже точно можно сказать, что этот язык не может остаться на стадии копирования и повторения прошлого. Само содержание иконы направлено не в прошлое, поскольку икона есть образ Царства будущего века. «Икона, как говорит архим. Зинон, ничего не изображает, она являет нам Царство». Священный образ — это не произведение, написанное в стиле ушедших эпох, а окно в невидимый мир, преображенная реальность, откровение. Большинство иконописцев живет с оглядкой назад, пытаясь в своих работах возродить былую славу иконописного искусства прошлых веков или повторить опыт старых мастеров. Но это путь тупиковый. Как справедливо пишет иконописец и богослов о. Николай Чернышев, «только свободное, бесстрастное обращение ко всей полноте церковных традиций позволит избежать отрицательной стороны традиционализма — рабства традициям».[3]
Иконописный канон, основные стили иконописания и основные иконографии сложились в далеком прошлом. И над этим Церковь трудилась в течение веков, оставив нам в наследство немало великих образов и высоких образцов, на которые и равняется иконописец при создании иконы. Канон не сковывает, а дисциплинирует художника: для того и существуют канон и традиция, чтобы каждый раз не изобретать велосипед заново. Но значит ли это, что иконописец обречен на вторичное творчество, на копирование и подражание, да еще в заведомо худшем исполнении? Конечно, нет, традиция иконописания, которая не стояла на месте, а развивалась на протяжении многих веков, не позволяет нам согласиться с тем, что в наше время, как говорят, не может родиться новый Андрей Рублев, иконы которого станут откровением для современников и потомков. Икона есть выражение нашей веры и молитвы, а, значит, должны быть и плоды этой веры и молитвы. И если традиция живая, она как живое дерево будет приносить новые плоды.
Чем больше мы узнаем о традиции Православия, чем глубже мы понимаем ее смысл, тем очевиднее становится возможность разных ее моделей, и перед иконописцами очевиднее становится необходимость искать свою дорогу. Например, при написании образов новых святых уже невозможно повторять формы прошлого, в них не умещается тот опыт святости, который был явлен в ХХ веке. А значит, ничего не остается иного, как искать адекватный этому опыту иконописный язык. Современная иконописная традиция находится в периоде становления и, хочется верить, что в нашем искусстве еще будут свои Андреи Рублевы.
[1] В 1995 г. за вклад в возрождение российского иконописания архим. Зинон был удостоен Государственной премии.
[2] Среди икон мастерской Просопон много спорны и даже прямо еретических образов. Например, образ св. Исихии. Святой с таким именем нет в православных святцах. Исихия — это вообще не лицо, а понятие, но, согласно, канонам на иконе изображается личность, лицо — Иисус Христос, Богородица, святые, а не абстрактное понятие, пусть даже столь богословски значимое, как исихия.
[3] Иерей Н. Чернышев, А. Жолондзь. Вопросы современного иконопочитания и иконописания. «Альфа и Омега» № 2(13) 1997, с 273.