Особенности художественного мышления православного человека (на примере темы преображения в русской словесности)
Целью православного человека является преображение или обожение, восстановление в себе Образа Божьего и воплощение Замысла Божьего о мире. Об этом помнили древнерусские книжники, которые, как иконописцы, в своем смирении стремились к духовному возрастанию и к соединению религиозных и эстетических задач. Вся жанровая система древнерусской словесности была подчинена этой цели: торжественное слово и проповедь, житие, хождение, видение и даже летопись напоминали о Спасителе и соединяли временное и вечное. Поскольку Образ Божий человеку задан – это Спаситель – повествование в произведениях, созданных в русле христианской традиции, организуется вокруг Слова Божьего по принципу иерархической соподчиненности.
Идеалом жизни православного человека является соборность, о которой говорится в Евангелии от Матфея: «Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там я посреди них» (18:20). Кульминация Литургии верных – это Евхаристический канон, перед которым предстоятель приветствует каждого подходящего словами: «Христос посреди нас». Так и в произведениях православных писателей голоса героев включаются в диалог согласия, по определению М. Бахтина, вокруг евангельской Истины.
В «Размышлении о Божественной Литургии» в разделе «Литургия верных» перед евхаристическим каноном Н.В. Гоголь помещает слова о смирении, необходимом человеку, если он стремится к преображению. Для писателя образцом смирения становится Пресвятая Богородица – он цитирует Евангелие и в его произведение входит тема Благовещения: «…Одно воззрение Божие на смирение рабы Своей произвело в Ней существенное воплощение Слова Божия. Да внесет каждый из предстоящих смиренье в душу свою и совершится в нем также духовное воплощение Самого Христа по слову апостола: «Сам Христос вообразится в нем»[1]. Если рассматривать «Литургию» Гоголя в контексте его «Выбранных мест из переписки с друзьями», то можно провести параллель между иереем, совершающим Литургию, и поэтом, создающим духовную прозу: «Если только он благоговейно совершал ее со страхом, верою и любовью, то уж весь он чист (…) Сам Спаситель в нем вообразится, и во всех действиях его будет действовать Христос; и в словах его будет говорить Христос» (373).
В повестях «Ночь перед Рождеством» и «Портрет» Н.В. Гоголь создал образ иконописца, который побеждает злых духов смирением и верой, а также способностью сопротивляться злу. В повести «Портрет» сын художника Б. видит отца в монастыре в преображенном состоянии: «Глаза его, привыкшие быть устремленными к небу, получили тот бесстрастный, проникнутый нездешним огнем вид, который в минуту вдохновения осеняет художника».
Сам Гоголь в «Литургии» следует традиции жанра торжественного слова: переписывает труды Иоанна Златоуста, сохраняет мелодический рисунок его слов и проповедей, использует речевые жанры хвалы и прошения, выстраивает вокруг евангельского слова свою речь с использованием синтаксического параллелизма, инверсии, анафоры, как в библейском стихе, в гимнографической и молитвословной поэзии.
В повестях Гоголя об иконописцах прослеживаются житийные традиции. В повести «Ночь перед Рождеством» используется сюжет из Жития Иоанна Новгородского. В «Портрете» в жизнеописании художника Б. можно увидеть традиции «кризисного жития», о котором писал М.М. Бахтин: в нем «дается обычно только два образа человека, разделенных и соединенных кризисом и перерождением, — образ грешника (до перерождения) и образ праведника – святого (после кризиса и перерождения); переоценка ценностей заставляет героя приступить к «построению нового образа очищенного и перерожденного»[2].
Традиции древнерусской словесности и Гоголя продолжает Ф.М.Достоевский. В статье «Выставка в Академии художеств за 1860-1861 год» Достоевский утверждает, что художник должен добиваться той «прозрачности» души, которая может помочь ему увидеть мир преображенным: «В старину сказали бы, что он должен смотреть глазами телесными и, сверх того, глазами души, или оком духовным» (19, 154)[3].
«Дневник писателя» Ф.М. Достоевского создается в соответствии с церковным календарным кругом и делится на три цикла: рождественский, пасхальный и успенский. Кульминацией рождественского цикла становится рассказ «Мальчик у Христа на елке». Соединяя «текущую» и идеальную действительность, Достоевский показывает преображение страдающих, умирающих от холода и голода детей в Царствии Небесном: «…И все-то они теперь здесь, все они теперь как ангелы, все у Христа, и Он Сам посреди них, и простирает к ним руки, и благословляет их и грешных матерей…» (22, 17). Цитата из Евангелия, которая звучит во время Рождественского богослужения и в Литургии верных перед евхаристическим каноном, должна напомнить читателям о духовном смысле праздника Рождества Христова, об единении вокруг Истины.
Центром пасхального цикла «Дневника писателя» является рассказ «Сон смешного человека», где Достоевский показывает восстановление душевного и духовного в человеке плотском, который готов совершить страшный грех самоубийства. Его возвращение к жизни начинается с боли не за себя, а за девочку, которая просила о помощи на улице и которую он оттолкнул. Видение «золотого века» убеждает героя Достоевского, что возможна гармония в жизни, если каждый будет помнить о заповеди любви к ближнему. В слове героя соединяются традиции исповеди и проповеди.
Кульминацией «Дневника писателя», его успенского цикла, становится Пушкинская речь Ф.М. Достоевского, в которой он размышляет о преображении русского человека. Достоевский утверждает, что Пушкин первым создал два противоположных типа русского человека – гордого (Алеко, Евгений Онегин) и кроткого, смиренного (Татьяна Ларина, Маша Миронова). Идеалом смирения, верности долгу и великодушия писатель считает семью Мироновых и Савельича из «Капитанской дочки» А.С.Пушкина. Путь преображения для гордого человека – это смирение и труд на родной ниве (26, 139), для кроткого – «возвышение духом», что не равно гордости (26, 171). «Всемирная отзывчивость» русского человека – это его способность воспринимать Замысел Божий о мире. Эту способность русский человек имеет, поскольку Православие сохраняет «божественный лик Христа во всей чистоте» (21, 59; 23, 41).
В предисловии к публикации «Собора Парижской Богоматери» Достоевский пишет о задаче литературы: восстановить падшего человека. После создания романа «Преступление и наказание» писатель работает над «Житием великого грешника», которое близко по жанру к раннехристианским «кризисным житиям». Примером такого жития становится Житие Марии Египетской, о которой напоминает Макар Долгорукий в романе «Подросток».
В черновиках к роману «Идиот» Достоевский находит главное качество своего «положительно прекрасного» героя – смирение. В письме к А.Н.Майкову, излагая план «Жития великого грешника», Достоевский делится тем, что нашел положительный русский тип в Тихоне Задонском (29 (1), 118). С этого времени писатель создает образы праведников в своих романах, ориентируясь на образ Тихона Задонского и его труды – это Тихон в «Бесах», Макар Долгорукий в «Подростке» и Зосима в романе «Братья Карамазовы».
В черновиках к роману «Братья Карамазовы» Ф.М. Достоевский упоминает создателя пасхальной службы Иоанна Дамаскина и цитирует апостольское слово и «Литургию» Гоголя: «Образ Христа храни и, если возможешь, в себе изобрази» (15, 248). В романе это становится одной из главных идей Зосимы. Основная идея книги «Русский инок» романа «Братья Карамазовы» — возможность религиозного преображения в земной жизни: «Изменится плоть ваша (Свет фаворский). Жизнь есть рай, ключи у нас» (15, 245). Появление книги Исаака Сирина в романе «Братья Карамазовы» не случайно: идея очищения сердца, возрождения духовного в плотском человеке, мысль об обожении, преображении, которое дает человеку смирение и причащение Святых Даров, — эти идеи проходят через все жизнеописание Зосимы, которые продолжает традиции житийной литературы.
В главе «О священном писании в жизни отца Зосимы» герой вспоминает, как он испытывал преображение в детстве, участвуя в Литургии. Он вспоминает Книгу Иова и как она читается в храме в Страстную седмицу. Слово Зосимы выстраивается вокруг библейского слова в традициях древнерусского духовного красноречия и заканчивается молитвой: «Господи, пошли мир и свет твоим людям!» (15, 268).
Книга «Русский инок» вбирает в себя жанры, которые являются источниками для жития, — это записки ученика о своем учителе, исповедь, духовное завещание[4]. Таким образом, прослеживаются традиции житийной литературы. Глава «Кана Галилейская» по жанру близка видению. Здесь впервые в творчестве Достоевского Евангелие цитируется на церковнославянском языке. В древнерусской иконописи, например, в новгородской иконе XV века «Евангельские сцены» Кана Галилейская становится прообразом Царствия Небесного: здесь изображается красная чаша Причастия, которая повторится потом в сцене «Тайная вечеря», когда Спаситель совершает первую Евхаристию. Символика нового вина и радости связана у Достоевского, как у Исаака Сирина, с преображением во время Евхаристии. Алеша видит свет и испытывает чувство необыкновенной радости. Евангельское слово организует вокруг себя слова Алеши, его брата Мити и Зосимы.
Идея предстояния или заступничества за грешников, которая выражается в высоком русском иконостасе и звучит в Литургии, в романах Ф.М. Достоевского раскрывается в молитве матери или духовного наставника перед образом Пресвятой Богородицы. В романе «Преступление и наказание» Дуня молится перед образом Казанской Божией Матери (об этом Раскольников узнает из письма матери). В романе «Подросток» звучит молитва матери, обращенная к Николаю Чудотворцу. В романе «Братья Карамазовы» Зосима молится перед иконой Пресвятой Богородицы за своего «таинственного посетителя».
Древнерусские традиции продолжаются в литературе XX века. В романе Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго» показывается процесс рождения поэта, который создает духовную лирику. Первое христианское стихотворение – «Рождественская звезда» — создается после панихиды по матери Тони, когда Юрий Живаго задумывается о религиозном назначении поэзии: «Сейчас, как никогда, ему было ясно, что искусство всегда, не переставая, занято двумя вещами. Оно неотступно размышляет о смерти и неотступно творит этим жизнь. Большое, истинное искусство, то, которое называется Откровением Иоанна Богослова, и то, которое его дописывает»[5].
В Юрятине, на родине Тони, Живаго становится свидетелем таинства приготовления женщины к рождению ребенка. Он размышляет о том, что отношение матери к ребенку подобно отношению Пресвятой Богородицы к Сыну Христу: «Ее Бог в ребенке». Вместе с этими мыслями возвращается вера в заступничество Пресвятой Богородицы и мысль о необходимости смирения: «Богоматерь просят: «Молися прилежно Сыну и Богу Твоему». Ей вкладывают в уста отрывки псалма: «И возрадовался дух мой о Бозе Спасе Моем. Яко воззри на смирение рабы своея, се бо отныне ублажат мя вси роди» (328). Эту запись в дневник Живаго делает зимой – предположительно, в рождественские дни. Герой Пастернака встречает женщину, которая молится перед образом о своем сыне Терентии Галузине: «Великое заступление печальным. Богородице чистая, скорая помощница, миру покров…» (364-365). Много позднее Юрий узнал от Стрельникова, что Терентий чудесным образом избежал смерти – единственный из анархистов.
После обретения смирения и освобождения от страха Юрий Живаго ощущает себя «только поводом и опорной точкой» Господа, когда создает свою духовную лирику (503). Завершающий произведение стихотворный цикл посвящен одному церковному кругу и природному годовому циклу – от Страстного Четверга одного года до Великого Четверга следующего года: Страстная Пятница, День Памяти Георгия Победоносца, Преображение Господне, Рождество Христово, Мариино стояние, Воскрешение Лазаря, Вход Господень в Иерусалим, Распятие. Последние стихотворения посвящены недельному церковному кругу – Страстной седмице: это Великий Понедельник, Великая Среда и Великий Четверг. Так происходит разрыв природного цикла и выход в вечность. Над образами небытия (ветер, метель, дикие звери, сон) побеждают образы света – это звезда, свет пламени, крест, чаша страдания и чаша Причастия.
Внутренний перелом в лирическом герое происходит в стихотворении «Август». Здесь появляется «свет без пламени», Фаворский свет. Благодаря женщине герою открывается «образ мира, в Слове явленный». Ему открывается Замысел Божий о совершенном мире. Можно вспомнить, что образцом смирения для человека является Пресвятая Богородица.
Восемь последних стихотворений цикла – это духовная лирика, посвященная евангельским событиям от Рождества Христова до Страшного Суда. Общей темой трех первых дней Страстной седмицы является конец мира и Страшный Суд. В Великий понедельник вспоминается проклятие Господом бесплодной смоковницы, которая символизирует «всякого человека, не приносящего истинных плодов покаяния». У Пастернака смоковница названа «пустоцветом», встреча с ней «безотрадней гранита».
Событиям Великой Среды Пастернаком посвящены два стихотворения, которые имеют одинаковое название – «Магдалина». В Великую Среду Церковь вспоминает блудницу, помазавшую Господа миром. В песнопениях Великой Среды она сравнивается с мироносицами: «Господи, яже во многия грехи впадшая жена, Твое ощутившая Божество, мироносицы вземши чин, рыдающи миро Тебе прежде погребения приносит»[6]. Поэтому сопоставление Пастернаком жены-грешницы с Магдалиной оправдано. Чтобы объяснить духовный смысл этого стихотворения, Пастернак в текст романа помещает проповедь, которую произносит Сима Тунцова перед Ларой (476 — 477). Героиня Пастернака напоминает о том, что слово «страсть» имеет два значения: «страдание» и «порок, вожделение» (476). Победа над плотью – страдание – объединяет человека и Богочеловека. Разговор о Страстях Христовых Сима предваряет размышлением о песнопениях, которые звучат во время литургии на Благовещение (474). Тема Благовещения важна для Пастернака, поскольку смирение Пресвятой Богородицы становится примером для тех, кто следует воле Божией. Во втором стихотворении «Магдалина» омовение миром ног Спасителя для грешницы становится прообразом Его Грядущего Распятия, когда грешница будет у подножия Его Креста, и началом ее воскресения (457 – 458). Героиня, победив свою плоть и обретя смирение, способна видеть будущее. Тайна Воскресения становится явью. Духовное возрастание во время Великой седмицы приводит к рождению Христа в душе человека.
Последнее стихотворение цикла Юрия Живаго посвящено Великому Четвергу, когда во время Тайной вечери Спаситель совершил Евхаристию Апостолов. Но Пастернак останавливается на молении в Гефсиманском саду, когда Спаситель победил свою человеческую природу. Это была первая победа над смертью (38): «И, глядя в эти черные провалы, // Пустые, без начала и конца, // Чтоб эта чаша смерти миновала, // В поту кровавом он молил Отца». Эти строки перекликаются с первым стихотворением цикла «Гамлет», однако теперь Пастернак цитирует евангельское слово, как это происходит во время литургии. Жертва Спасителя добровольна, будущее ему открыто – перед ним вечность. Вечность открывается и тому, кто идет путем Спасителя. «Стихотворения Юрия Живаго» Б.Л. Пастернака включены в литургическую традицию, связанную с гинографической и моливословной поэзией, – это проявляется в тематике, композиции, лексике, мелодике произведений. Главная тема — духовное восхождение, преображение.
Традиции древнерусской словесности продолжаются в творчестве И.С.Шмелева («Солнце мертвых», «Богомолье», «Лето Господне»), Б.К.Зайцева («Голубая звезда», «Сергий Радонежский»), а также в таких жанрах литературы XX века, как святочный рассказ (А. Куприн, А. Грин, В.Набоков и др.), историческая проза (например, роман Б.М. Балашова «Похвала Сергию»). Здесь звучит тема преображения личности и показано восстановление образа Божьего в человеке. Таким образом, православные традиции сохраняются в русской словесности Нового времени.
[1] Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 9 т. / Сост., подгот. текстов и коммент. В.А. Воропаева, И.А. Виноградова. М.: Русская книга, 1994. Т. 6. С. 380. Далее даются ссылки на указанное сочинение, в скобках отмечаются страницы.
[2] Бахтин М.М. Эпос и роман. СПб., 2000. С. 43-45.
[3] Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л.: Наука, 1972 — 1990. Далее ссылки даются по этому изданию, в скобках указываются том и страницы.
[4] Крушельницкая Е.В. Автобиография и житие в древнерусской литературе. СПб.: Наука, 1996. С. 167.
[5] Пастернак Б.Л. Доктор Живаго: Роман. М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2001. С. 112. Далее указываются в скобках номера страниц по этому изданию.
[6] Страстная и Великая седмица. Евангельская история и богослужение каждого ее дня / Соч. протоиерея А.Никольского. М.; Рига: Благовест, 1997. С. 141.